Последняя схватка Ивана Поддубного

            Роман
            «Последняя схватка Ивана Поддубного"

            Автор: Евгений Ермаков-Алтай
            2022 год

            Предисловие.
-Я дорожил своим именем и, главное, честью России, представителем которой я был. Для меня превыше всего было чувство национальной гордости за великую Россию и русский спорт.
Я объездил всю страну, выступал в цирках, клубах, передавая свой опыт молодежи. Спорт - это сила, красота, здоровье. Занимаясь спортом, человек становится закаленным, мужественным, сильным. Об этом говорит личный опыт пяти десятков лет моей спортивной деятельности...
Я счастлив, что посвятил свою жизнь спорту. Моим девизом всегда было - побеждать! Моим приемом - укладывать на лопатки. поддерживали и согревали меня любовь к России, желание отстоять честь и достоинство русского спорта, чувство национальной гордости.
            Иван Максимович Поддубный, 1947 год

Глава №1
Последний вечер.

Огромный солнечный диск словно раскалённое колесо арбы неотвратимо скатывался к кромке, зеленоватого в это время года, Азовского моря. Дневной бриз, сменив свое направление теперь неспешно тянул из нагретой за день степи горячий воздух пропитанный ароматом полевых, августовских трав.
Иван Максимович, любовавшийся всей этой красотой из распахнутого настежь окна своей комнаты во втором этаже дома, вдохнув полной грудью горьковатый степной дух. И потеснив стоявшего рядом с ним внука Ромку повернулся к супруге, продолжил начатый им ранее разговор.
-А как мне эти байстрючата дохлого судака на крючок причепили!!! А?!
Иван Максимович по-дружески подпер плечом широкого в кости Ромку.
-Что молчишь Роман Иванович? Совестно?
Ромка, рассмеявшись обнял деда за плечи.
-Да ладно дед. Нашел чего вспомнить. «Кто старое помянет тому глаз долой».
Иван Максимович, ухватив внука за шею и прижав его к груди нравоучительно закончил начатую Ромкой поговорку:
-А кто забудет тому два… Ущучил?
Ромка, хмыкнув, мотнул было головой, чтобы освободиться от дедовского объятий, но не сумев счел за благо не сопротивляться ему. Иван Максимович же, по-отечески помяв внука вдруг выпустил его из своих объятий и навалившись на подоконник грудью глядя на закат грустно ни то самому себе, ни то Ромке пробормотал:
-Эх… Что тут скажешь... Старость вот это чума. Страшенная чума, с которой не поборешься, да на ковер ее курву не вызовешь!
Он не сильно, но зло ткнул кулаком в подоконник и мелкие кусочки штукатурки с беленой, месяц тому назад стены, шурша осыпались на пол. Иван Максимович, замолчав, провожал взглядом котящееся в закат за морской горизонт солнце. Стоящие на рейде суда в предчувствии ночи зажигали топовые фонари на мачтах, а рыбатские каяки жались бортами к пирсам и причалам устраиваясь на ночевку. Ейский лиман, как и порт портом затихал, готовясь отойти ко сну.
Так он и стоял, впитывая угасающую жизнь мира, готовящегося встретить завтрашнее утро. К нему не слышно подошла супруга и обняв Ивана Максимовича прижалась к его руке.
-Ты чего Маруся…
Прошептал он, поворачивая голову к супруге.
Мария Семеновна, помолчав прижалась к нему еще плотнее.
-Так… Зябко стало.
Они долго молчали, глядя на тонущее в море солнце, каждый думая о чем-то о своем. Тишину нарушил Иван Максимович.
-Марусь, ты если что... Похорони меня в парке… Там, возле наших ребят… Возле летчиков, под высокими тополями, чтобы я мог видеть все вокруг... А то на кладбище тесно мне...
Мария Семеновна недовольно повела плечом освобождаясь от объятий.
-Вот еще придумал то же. Ты ведь знаешь, что не люблю я эти разговоры…
И оставив мужа с внуком у окна спустилась в кухню, где недовольно погремев посудой зычно позвала Ивана Максимовича и Ромку ужинать.
-Идите руки мойте. Садиться будем.
Иван Максимович, взяв у изголовья кровати свой «посох» рассмеялся.
-А давай-ка мы завтра Ромка, с утра соберем с тобою наши удилишки, накопаем в саду добрых червяков, да пойдем на лиман. Есть у меня чуйка, что мы завтра с тобой бо-ольшую рыбину поймаем! А?
Ромка улыбнулся ему в ответ.
-Давай. На рыбалку так на рыбалку… Только как ты…
Роман замялся.
-Чего такое казак?
Поинтересовался Поддубный. Ромка, смутившись кивнул на палку в руках деда.
-Ты то на костыле еще… Ничего не будет?
Иван Максимович отмахнулся.
-То же мне печаль. Кость-то уж почти срослась.
И обхватив внука за плечо улыбнулся.
-Тем более ты у меня есть, если что дидуна на ручках унесешь.
И чуть отстранившись от него и заглянув в голубые вечно смеющиеся глаза внука прищурившись переспросил его:
-Смогёшь?
Ромка смущенно кивнул.
-Ну а чего нет? Чай не слона тащить.
Поддубный лукаво прищурив левый глаз рассмеялся в голос.
-Ах ты бисов сын… Я хоть тебе по крови не родной, но слоном то дразнить меня не гоже.
С шуточным укором пробасил он.
-Проверять нонче не будем. Так тебе поверю, на твое честное комсомольское слово. Лады?
Ромка ответил утвердительным кивком, а Иван Максимович, притянув его к себе за руку встал в стойку.
-Дед…
Просительно пробурчал Ромка, пытаясь освободится от рук Ивана Максимовича.
-Ну чего ты еще на ночь глядя надумал? Все одно я тебя не поборю. Да и баба Мура коли услышит, что мы тут возимся заругает нас.
Иван Максимович примирительно махнул рукой.
-Это точно…
И чуть помолчав, все-таки притянул к себе Ромку.
-Ты просто обыми меня сынок… Навроде что мы с тобой в обхват барахтаемся… Чутка помнемся и амба…
Он замер в ожидании Ромкиных железных объятий, и самый родной ему человек, которого он вырастил и вынянчил, весело хмыкнув попытался было ухватить деда за торс, но уже в следующее мгновение мышцы Чемпиона Чемпионов обрели былую твердость легированной стали и эластичность корабельного троса. Одно движение плечом Поддубного и Ромкины руки сцепленные в «замок» разомкнулись, а сам он словно отброшенный катапультой оказался на середине комнаты. Ромка, мотнув головой от удивления искренне восхитился.
-Ну и силища у тебя дед!
Иван Максимович, горько улыбнувшись отмахнулся.
-Да ладно… Разве ж энто сила? Так поросячие повизгивания… Айда лучше на кухню, а то Мария Семеновна шутковать с нами не станет…
Ромка протянул руку деду и тот ухватившись за нее и опершись на «посох» оттолкнувшись рванул на себя.
-Ты бы поаккуратнее…
Попенял ему внук. На что Поддубный сердечно выговорил ему.
-Будя старших-то учить... Мал еще.
И справившись с пронзившей весь бок болью, уже более дружелюбно добавил.
-Почапали вечорить.
И приобняв одной рукой Ромкино плечо, а другой опираясь на самодельный костыль поковылял на лестницу, что вела на первый этаж в просторную кухню вроде той, что была у них в Феодосии, в доме на Караимской улице, где он со своими приятелями и соратниками по атлетизму и борьбе, будущими шкиперами дальнего плавания Антонином Преображенским и Васькой Васильевым проводили замечательные дни и вечера. «Мучая» шестипудовую тетушку Дору и пушечные книппеля, вкушая вкуснейшие сласти от кондитерской Вадима Филоненко, согреваясь в дождливые дни у пылающего открытым огнем очага попивая ароматный китайский чай или крепкий турецкий кофей.

            Глава 2
Рауль, папка и память.

Стрелки на циферблате ходиков показывали уже половину двенадцатого по полуночи. Мария Семеновна, напуская на себя наигранную строгость роптала на неугомонного супруга.
-То же мне удумал с рыбалкой с этой… На кой ляд она тебе далась? Может лучше в санаторий, в грязелечебницу сходишь? Все толк какой.
Поддубный явно недовольно мотнул головой.
-Нет… Доктор сказал нужно повременить… Крайний-то раз… В смену Антонины я вместо двадцати минут целый час там просидел…
Мария Семеновна от удивления развела руки в стороны.
-Да что ты? Так сердце нарушишь… Взатот-то раз тебе доктор пенял…
Поддубный поворочавшись в подушках сконфужено улыбнувшись, чуть понизив голос, покаялся.
-Да заснул я мать…
Мария Семеновна, всплеснув руками передразнила супруга.
-Дитятка малый. Приспал…
И вдруг построжав лицом не зло но твердо добавила.
-Я вот Антонине пропишу. Она то, где была?
Поддубный отмахнулся от Муры.
-Будет тебе на дивчину наговаривать… Я сам её упросил…
Мария Семеновна, горестно вздохнув сделала вид, что не слышала последних слов Ивана Максимовича и аккуратно сбив перину и подушки, в которых на ночь устраивался супруг сменила тему разговора.
-Ночью не шарахайся по дому, а то гремишь, как домовой своим костылем.
И кивнув в угол комнаты ближний к двери добавила.
-Ведро в углу… Не геройничай, на двор не ходи, не дай Бог с лестницы сковырнешься, опять год на костылях ковылять будешь...
Поддубный хмыкнув хотел было возразить супруге, но передумал, вместо этого покосившись на распахнутое за спиной окно пожаловался.
-Душно мне что-то мать…
И сам себя успокаивая добавил.
-Хоть может к утру с лиману холодку натянет…
И помолчав вдруг попросил.
-Дай-ка мне Маруся документы мои… Папку с фотографиями…
Мария Семеновна, остановившись подле супруга хотела было возразить ему, но заглянув в тихие, полные детской любви и наивности глаза Ивана отчего-то смутившись передумала выговаривать ему. А вместо этого вытащив из верхнего ящика комода увесистую папку, обтянутую зеленую коленкоровую папку со знаком спортивного общества «Спартак» на лицевой стороне протерла ее подолом фартука, и положила на колени Поддубного уже совершенно угнездившегося в кровати.
-На…
Ни то обиженно, ни то горестно негромко выдохнула она.
-Чего ты?
Придержал ее за руку Иван Максимович. Мария Семеновна нервно поправила край головного платка.
-Ничего… Опять всю ночь свои истории смотреть будешь...
Иван Максимович примирительно улыбнулся. Развязал серые давно ссучившиеся завязки на папке, распахнув ее словно люк корабельного
трюм пахнущего старыми газетными вырезками и фотографиями. Свой архив своей собственной жизни и жизни тех, кто все эти почти 78 лет шел рядом с ним и был неотъемлемой частью его земной юдоли.
-А что мне еще делать?
Весело поинтересовался он.
-Телевизира у нас нету…
Мария Семеновна возмущенно всплеснула руками
-То же мне скажешь: «телевизир»! Разве есть у кого в Ейске этот самый телевизир?
-Ну нет…
Грустно констатировал факт Иван Максимович и мечтательно посмотрев в потолок улыбнулся.
-А было бы не плохо… А? Вот только представь, я в Москве на параде, а ты здесь дома сидишь себе возле стекляшки этой и все видишь… Как я по Красной площади еду на коляске вместе с чемпионом Советского союза товарищем Сенаторовым и как с трибуны мавзолея нам сам председатель Президиума Верховного Совета Михаил Иванович Калинин ручкой машет.
Мария Семеновна, хохотнув отмахнулась от супруга.
-Бреши, бреши. Нужен ты ему был, как собаке пятая нога…
Поддубный понизив голос и слегка наклонившись к супруге доверительно прошептал:
-Что Калинин, сам товарищ Сталин нам рукой махал…
Мария Семеновна от кровенно рассмеявшись отмахнулась от супруга. -Да ну тебя Иван Максимович… Набрешешь то же чего…
И покрепче подоткнув под бока супруга легкую, почти невесомую перину собралась было уходить, но Иван придержал ее.
-Лампу мне поладней поставь, чтобы тени не было…
И прикоснувшись к неожиданно мягкой, изборожденной мелкими морщинками руке супруги нежно погладил ее своей шероховатой изорванной чугуном и железом рукой.
-А то мож со мной оставайся… Я тебе почитаю…
Бойко взглянув на Марию Семеновну предложил Поддубный, подкрутив ус.
-Чего?
Наигранно возмущенно переспросила она супруга, погрозила ему пальцем.
-А чего такого?
Засопротивлялся было Иван Максимович, но Мария Семеновна отмахнулась от него.
-Вот охальник, как чего придумаешь… Самому-то не совестно?
Мария Семеновна повернувшись в красный угол комнаты перекрестилась на стоявшую в божнице икону Святого Николая Чудотворца. Беззвучно, одними губами пробормотав извинение за скабрезности супруга.
-Бога не боишься, так хоть бы ребенка постеснялся бы…
Поддубный хохотнул, пытаясь притянуть к себе Марию Николаевну.
-Скажешь то же, ребенок. Ромке в этом году уже четвертый десяток пошел, а ты все дитятишь его… Иди до меня...
Мария Семеновна, одолев объятия супруга по матерински чмокнув его в лоб и поправив за его спиной лампу поинтересовалась
-Так хорошо светит?
Поддубный достав из папки сложенную в четверо газетную полосу на английском языке и поправив на носу очки вглядевшись в строки кивнул.
-Да, пусть так будет…
И чуть помедлив добавил потеплевшим голосом.
-Спасибо тебе Мурочка.
Мария Семеновна хотело было улыбнуться от проявленной нежности, но под ногами ее, огненной лисой, прошмыгнул мордатый рыжий кот,
затихший где-то под кроватью.
-Вот бестия!
Явно испугавшись неожиданного появления кота, недовольно бросила Мария Семеновна.
-Раулька… Иди ко мне.
Позвал его Поддубный похлопав ладонью по перине подле себя. И кот словно, только этого и ждавший, тут же, в один прыжок выскочив из своего укрытия улегся подле него мурча и толкая его руку горячим массивной головой, бессовестно щуря от удовольствия свои наглые зеленые как у болотных котов, чуть раскосые глаза.
-Еще чего! Чумазея этого на постель…
Всплеснув руками, возмутилась было Мария Семеновна, но Поддубный посмотрев на нее поверх очков и приложив указательный палец свободной руки к губам не зло шикнул на нее.
-Не шуми мать. Пусть подле меня полежит. Мы ведь теперь с ним друзья товарищи…
Мария Семеновна обиженно поджав губы отмахнувшись от мужа и ничего более не сказав, вышла из комнаты оставив его наедине со своими мыслями, со своей историей и своим котом, которого он назвал в честь того самого французишки который в далеком 1903 году в Париже, на его первом чемпионате Мира оставил его без чемпионской медали, намазавшись перед схваткой оливковым маслом.

         Глава 3
         ПАМЯТЬ

   Из развязанной папки в руки Поддубному выскользнул плотный лист казенной бумаги, украшенный двуглавым орлом с приклеенной в углу, выцветшей маркой о двадцати пяти копеек казенного сбора. По верху листа черной типографской краской было пропечатано название документа:
«Выпись из метрической книги, часть первая, о родившихся за 1871 годъ».
Поддубный закрыв глаза улыбнулся.
-Господи Боже ж ты мой…
Пробормотал он.
-Это сколько же прошло?
Он замолчал, пытаясь в уме подсчитать сколько прошло времени с того самого момента, когда он народился на свет Божий в селе Богодуховке, Золотоношского уезда, Полтавской губернии, бескрайней Российской империи. Иван Максимович, приложив к лицу казенную бумагу жадно, словно сыскной пес потянул носом воздух по всей видимости пытаясь уловить, давно выветрившейся из казенной бумаги, сладковатый запах церковных благовоний, а быть может запах рук матери или отцовского куреня, что стоял невдалеке от усадьбы Ивана Антоньевича Поддубного его деда по отцовской линии. Того самого деда, что в честь рождения своего внука - первенца заложил за речкой Ирклеей фруктовый сад. 26 вересня 1871 года по Юлианскому календарю, от Рождества Христова.

БОГОДУХОВКА
            Глава 4
            Казак родился
Солнце только, только поднялось из-за посадок со стороны Лубны, а Иван Антоньевич уже подсаживал в выкопанную деревянным заступом лунку последний саженец груши. Аккуратно присыпав его корни не успевшей простыть черной сытой Полтавской землей, разговаривая с ним ласково:
-Бери...
Еле слышно шептал он.
-Бери да помни... Пусть груша будет сладкая, да зимы теплыми... А как ты хотел?
Иван Антоньевич, увидев надломленную ветку укоризненно покачал головой.
-Вот видишь, со старости-то я, сослепу-то, целую ветку тебе обломил. Ну да ладно до свадьбы заживет...
И опустившись на колени взял в руки кусок дерна и вытряхнув из него землю, отшвырнул подальше в сторону «бороду" запутанных между собой корней, словно боялся, что они снова примутся дурнинушкой и засушат не окрепшее еще деревце. Наклонившись над саженцем и поправив картуз, Иван Антоньевич ощутил тепло утренних лучей. Солнце, набирая силу, поднималось все выше и выше разгоняя над плавно текущей речушкой Ирклеей туман цеплявшийся за богато поросшие рогозой берега.
Иван поднялся на ноги, стряхнув с колен прилипшие, побитые сентябрьской желтизной травинки, отдернул серую рубаху и поправив тонкий, сыромятной кожи поясной ремешок, взял в руки заступ чтобы отправиться в обратный путь, до куреня, когда из-за речки до него донеслось невнятное, размытое утренним еле заметным ветерком.
-Ди-ду! Ди-ду!
Он поправил картуз надвигая пониже к подслеповатым глазам козырек, чтобы различить мельтешащую на тропинке фигурку в белой рубахе, бегущую к нему. Неожиданно со стороны села, через влажный еще не прогретый толком утренний воздух, приплыло праздничное неспешное гудение большого колокола Богодуховской церкви. Иван замер, вглядываясь теперь не столько в забавно прыгающую фигурку, сколько в беленую колокольню Свято-Духовского храма.
-Ди-ду!!!
И это "диду" сливалось и тонуло в праздничном гудение большого колокола и серебряных колокольцев - подзвонков.
Иван Антоньевич сняв с головы картуз размашисто перекрестившись и низко поклонившись до земли громко, по-стариковски, не стесняясь зашептал молитву:
- Отче наш, Иже еси на небесе;х!
Да святится имя Твое, да прии;дет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси; и на земли;.
Хлеб наш насущный да;ждь нам дне;сь;
и оста;ви нам до;лги наша, якоже и мы оставляем должнико;м нашим;
-Ди-ду!
Снова донеслось до него назойливое, словно комариный писк, не пойми кому адресованное восклицание. Иван недовольно наморщил лоб, снова перекрестившись продолжил читать вслух молитву:
-... и не введи нас во искушение, но изба;ви нас от лукаваго.
Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Закончив читать молитву, он, распрямившись, снова приложил ладонь козырьком, чтобы получше рассмотреть бегущего к нему со всех лопаток казачка размахивавшего руками, словно ветряная мельница крыльями.
-Никак Андрейка Кот...
Пробормотал Иван Антоньевич и пошел ему на встречу.
-Диду!
Радостно орал Андейка на бегу.
Они встретились на мостках что были переброшены через Ирклею в узком закомышеном месте.
-Ты чего глотку дерешь? Случилось чего?
-Диду! Там... Диду...
Запричитал запыхавшийся малец. Иван присел подле Андрюхи на корточки и взяв его за худые, сутулые плечи слегка потрусил его.
-Что там еще за диду? Говори толком.
Андрейка, окончательно отдышавшись, сверкнув хитрым, цыганским глазом выпалил.
-Ты! Ты диду! Дядька Максим, казал бежи к дядьке Ивану он тебе кочан дасть, кажи ему чо он дидуном стал!
Иван Антоньевич непонимающе смотрел на вертевшегося в его руках, как угорь в садке, Андрейку. И только когда со стороны Богодуховки до него снова докатилась волна колокольного перезвона вдруг понял все и сразу. Звон этот словно накрыл его, ударив в грудь, да так сильно, что в глазах потемнело, а в ушах зазвенело еще пуще прежнего.
-Уже? Кого родила?
Снова затряс Андрейку старик. Малой извернувшись из железных рук Поддубного - старшего отбежав от Ивана Антониевича недовольно повел плечами.
-Ага! А кочан гдесь?
-Что еще за кочан такой?
Не понял Иван.
-Ну кочан. Ежели я скажу тебе кого тетка Хана народила, развеж ты мне даш кочан?
Иван поперхнувшись несколько раз ударив себя в грудь кулаком торопливо заверил мальца.
-Я! Я тебе дам твой кочан, только говори не тяни душу!
Андрюха прищурив глаз, оценивающе посмотрел на Ивана Антоньевича, зачем-то шмыгнул носом и уперев руки в бока деловито сообщил:
-Казака…
Но чуть помедлив неуверенно добавил.
-Кажись...
Поддубный всплеснул руками.
-Ах ты счастье мое! Так кажись или казак?
Иван притянув к себе малого крепко тряхнул его за плечи. От чего Андрейка захлопав длинными смоляными ресницами неуверенно улыбнувшись доверительно забормотал:
Казак! Конечно, диду Иван казака... Дядька Максим казал: "Беги кажи... Кочан тебе дасть" Я и дунул до тебя.
Иван осознав все подхватил Андрюху на руки и подкинув его на добрую сажень вверх, так громко крикнул в еще чистое сентябрьское небо, что с соседних посадок снялась стайка степной пичуги собравшейся лететь в теплые заморские края и сделав над приплясывающем на мостках стариком и прижавшимся к нему мальцом круг растворилась в небе бескрайней Таврической степи унося вместе с собой праздничный перезвон колоколов Богодуховской церкви и голос Ивана Антоньевича Поддубного.
-Казак! Казак народился! Андрусь! Ты разумеешь бисова твоя микитра?!

            Глава 5
            Знамение с хвостом
-Вон! Вон! Вон она!
Заголосил Апраксий Тараторкин сосед Поддубных по улице, тыча в ночное небо корявым, когда-то изуродованным на мельнице помещика Абеля-старшего жерновами указательным пальцем.
Иван Антоньевич с кумом Данилой Петровичем Наумовым - отцом Анны невестки Поддубных задрав головы уставились в тихое, осеннее, полное звезд небо.
-Летить...
Благоговеен сложив руки на груди уже негромко и торжественно почти выдохнул Тараторкин.
-Кто?
Устав пялится в небо поинтересовался Иван Антоньевич.
-Комет... Комет летить.
Поддубный крякнув матернулся.
-Какой там у тебя еще комет летит балабол ты этакий?
Тараторкин, не отрываясь от звездного неба запричитал:
-Знамо дело Иван Антонич, знамение такое - звезда с хвостом... В газете прописано, что с нее вся Америка сгорела...
Он взмахнул рукой словно косил траву.
-Начисто, до пеплу.
Поддубный бросив веселый взгляд в небо укорил соседа.
-Ну где? Где ты ее видишь?
Тараторкин истово вскинул руку и тыча в ночной небосвод запричитал:
-Та вона же она, как же ты соседушка-то мой не видишь совсем стар стал, даром что дедун вже.
Поддубный было шагнул к брехливому Тараторкину, чтобы урезонить его, но неожиданно кум Данила Наумов поддержал доморощенного астронома.
-И очень даже может быть Иван Антонич... Кометы так просто по небу не шастають.
И оторвав взгляд от невидимого простому глазу чуда поинтересовался у Тараторкина:
-Число у нас седня какое?
Сосед, задумавшись укоризненно покачал головой глядя на Данилу Наумова.
-Вот ты Данила Петрович военный человек, а туда же… С утра воскресение выходило вересеня месяцу 26 дня 1871 года от рождества Христова. То-то! А внука-то как называть станите?
Иван пожал плечами, а Данила Петрович затянувшись едким самосадным дымов, хрипло кашлянув ответил:
-Как молодые решат так пусть и буде... Хотя все одно по святцам расписано.
Тараторкин, важно задрав голову запричитал:
-А я ж говорил, говорил, что казак будет... Даром что комет такой прилетел.
Поддубный-старший, повернувшись к пялившемуся в небо соседу недоброжелательно заметил:
-А ты-то с чего нагадал что казак буде? Ты ж поди не только звездочет, но теперь еще и повитушничеством занимаешься? А?
Тараторкин, тряхнув жидковатым на волос чубом прилепленным на плешивой, небольшой голове в усмешке скривил губы.
-Да Бог с тобой Иван Антонич, окстись. Казачье ли то дело девкам под юбки заглядывать или нешто своих детей у меня мало? Я вот, к примеру за сто верст знаю кто там внутрях у чрева женином сидит.
-Ну да.
Иронично обронил Поддубный присаживаясь на лавку подле кума.
-А ну.
Тараторкин картинно присев, вроде как желая сплясать гопака, но оставшись на корточках плясать не стал.
-А ты не нукай Иван Антонич, не запряг ешо. А так тебе скажу ежели широкое да большое...
Он картинно развел перед собой руки, очерчивая некое пространство, подразумевающее живот беременной девки.
-Да если еще и красоту отымает, то девка значит будет и к бабке не ходи, а ежели живот подобранный...
Он снова что-то показал перед собой.
-Укладистай да востренькай, а красота в лице прибавляется, верное дело казачок получится.
Иван хохотнул.
-Тебе бы балабон людям мозги пудрить, то у тебя звезда с хвостом, то живот востринькай...
Он не договорил, входная дверь скрипнула и на пороге куреня появился Максим сын Ивана Антоновича Поддубного.
-Ну... Как он?
Не выказывая в голосе волнения поинтересовался у вышедшего на крыльцо Максима отец. А тот справившись с волнением и обтерев рукавом белой рубахи испарину со лба откашлявшись показал руками словно речь шла о пойманной рыбине.
-Вот такой...
Тесть Максима, Данила Петрович, привставший было с лавки снова уселся поудобней попыхивая трубкой хохотнул.
-Та Максимка тебе с перепугу поблазнилось, нешто такие-то дети рождаются? Это щука такая в ставке пасется, а дети...
Его перебил Иван.
-А по что не голосит? Сколь тут уже у куреня почитай с полудня и ни звука.
Максим оправив выбившуюся из-под кожаного пояска рубаху передразнивая повитуху закряхтел:
-Молчун подишь ты...
Но уловив недобрую искру в глазах отца, заговорил своим голосом.
-Бабка Лукерья говорит молчун мол будет...
Кум Поддубного перекрестился.
-Немчин что ли?
Максим замахал руками.
-Да что ты такое... Данила Петрович говоришь? Не дай Бог... Повитуха казала молчаливый значит шибко умный будет. А так все ладом агукает и опять же титьку еще с утра принял...
Иван Поддубный и Данила Наумов, не сговариваясь перекрестившись обнялись трижды расцеловавшись.
-Ну слава тебе. Господи... Еще раз прими мои поздравления Данила Петрович вот мы с тобой и до дидунов дожили.
-И я и я тебя Иван Антоньевич... С первенцем...
Поддубный старший обернулся к сыну.
-Максимка сынок иди до меня я тебя обниму.
И отец с чувством обняв сына, так что было слышно, как кости затрещали у него и хрящи. Затискал его как малое дитя, в своих железных ручищах, передав новоявленного папашу куму, который то же с душой приобнял зятя.
-И я. И я вас поздравляю православные...
Заблеял из темноты Апраксий.
-Тьфу ты леший...
Снова матернулся Иван.
-Я думал ты уже на своей комете до куреня улетел и там со своей Авдотьей на печи курлыкаешь, а ты...
Было слышно, как Тараторкин обиженно вздохнув, почмокал надутыми от обиды губами.
-Не серчай... Это я так шуткую от чувств..., приходи до нас как крестить малого будем, я тебе как отца родного уважу.
-А когда?
Тут же забеспокоился Апраксий.
-Что когда?
Не понял вопроса Поддубный.
-Когда крестить то казачка будите?
Иван замялся было и ища поддержке у Максима посмотрел на сына. А тот откашлявшись в кулак для серьезности, но все больше, чтобы потянуть время сообщил:
-На Покров нарешали… Оно ведь и праздник... да и вообще...
-На покров энто хорошо...
Веско заметил сосед.
-На покров само то... Крепкай казачок будет, да ешо под кометами нагадался... уууу серьезное дело...
Тараторкин снова ткнул в небо своим крючковатым пальцем и уже хотел было развить мысль о влияние небесных тел на природу естества человеческую, но Поддубный-старший замахав на него руками, беззлобно стал теснить назойливого соседа на улицу за плетеный из ракитника тын.
-Все, все на сегодня проповедей хватит, сказал же тебе приходи на крестины... Давай иди уже к своей Бурусничихе, не мути малому голову.
-Это ты зря на меня Иван Антонич... Я... Мне...
Пришамкивая запричитал сосед, торжественно воздев к уже совсем просмоленному ночью небу палец.
-Зря. Не иначе знамение миру... Попомнишь еще мои слова... И все вы...
Неожиданно Тараторкин громко икнул, не закончив фразу, потом еще и еще раз. И превозмогая икоту уже с улицы торжественно выкрикнул.
-Вспомнят люди еще энтот день... и не раз еще...
Апраксии еще что-то хотел крикнуть, но икота, ниспосланная, по всей видимости Свыше, не дала ему этого сделать. Было слышно, как он, шарахаясь в темноте по проулку до своего куреня то и дело громко икая бормочет между приступами икоты молитву истово крестясь и вскидывая к небу голову.
-Прости... Господин нас... Ибо не ведаем... не ведаем что творим... Вольно и не вольно... Ик!

            Глава 6
            Крестины
В храме после заутренней было тепло и тихо. Еще у выхода толпились прихожане негромко с почтением обсуждая что-то значительное для общины Богодуховской церкви, а служки Савка и Ларион Пройменко уже тащили к вместительной купели утробно бурлящий двухведерный самовар клейменый с лицевой стороны медалями и вензелями, в котором отражались мерцающие огоньки лампад под ликами святых и свечи что оплавляясь догорали за здравие в массивных подсвечниках. Сладко пахло ладаном. Отец Епифаний благословляя прихожан и подавая каждому из них руку для поцелуя басил негромко:
-Храни тебя Бог... Храни тебя Бог... Храни тебя...
При этом крестил их, провожая за порог храма. Когда последний прихожанин, жаждущий благословения покинул Божий дом, отец Епифаний степенно ступая подошел к стоявшим у купели с первенцем на руках Анне и Максиму Поддубным.
-Благослови вас Господь...
Перекрестив молодых и стоящих за ним родственников отец Епифаний подошел к купели и опустив в воду палец недовольно наморщив лоб обратился к стоящим рядом служкам:
-Нешто сварить дитя задумали? Супостаты. Студеной добавьте...
И отвернувшись от засуетившихся служек поинтересовался у Максима Поддубного:
-Восприемники кто будут?
Максим обернулся к тут же подступившим к ним Марии Ермаковой и Владимиру Анашко.
Отец Епифаний окинув их взглядом одобрительно кивнул и протянув руку для поцелуя перекрестил Марию и Владимира.
-Беседы беседовать не будем, знаю вас давно, верю научите дитя всему хорошему и правильному чему знаете сами.
И повернувшись к Анне с Максимом поинтересовался
-Когда на свет появился сей отрок?
Максим подступил к батюшке поближе, на мгновение задумавшись ответил:
-Так это 26 числа... того месяцу... Вересня...
Отец Епифаний собрался было смотреть в свою книгу, но Анна отдернув Максима, что-то негромко шепнув на ухо. Епифаний насторожился.
-Что не так дитя мое?
Обратился он к Анне, но ответил Максим.
-Звеняйте батюшка 27 вересня…
Отец Епифаний строго посмотрев на Максима снова взялся за книжецу в в сафьяном переплете.
-Та-а-к, так... Сентября выходит. Чего тут у нас?
Батюшка надел на нос очки и взяв в руки Месяцеслов и открыв его сразу на нужной странице тут же закрыл его.
-Выходит Иван и другого не дадено
Максим хотел было что-то возразить, но батюшка напустив на себя строгости поставил точку.
-А как ты думаешь Максимка, для чего тогда книги Богоугодные отцы нашей церкви дозволяют?
Максим, смутившись задумался, так ничего и не ответив.
-Вот то-то и оно. Иона - Богом даденный. Благодать Божья.
И подняв бороду к расписанному картинами жития святых куполу храма чуть прибавив голоса ни то пропел, ни то торжественной продекламировал:
- Боже смилостивился!
И назидательно подняв указательный палец добавил.
-Не абы кабы, а Отче наш!
Максим оживился и словно пробуя на вкус имя произнес негромко на распев.
-Иоан... Богом данный.
И убедившись в добросовестности звучания кивнул головой.
Пусть будет Иоан.
Отец Епифаний хотел было что-то спросить, но взгляд его упал на отца Максима Ивана Антоньевича Поддубного, и он осененный догадкой, тряхнув головой хитро подмигнул Максиму.
-Вона чего. Так ведь ты и есть Максим Иванов сын, значит подгадал Бог вам по имени отца твоего наречен пусть будет Иоаном сыном Максимовым рожденный 27 вересня 1871 года от рождества Христова! В селе Богодуховка, Золотоношского уезду, Полтавской губернии крещяемый мною даденой мне властью Полтавской епархии Русской православной церковью.
И обернувшись к крестным распорядился.
-Мария возьми крещаемого на руки, а вы все...
Он довернулся к Максиму и Анне.
-Забирайте родственников и идите себе с миром. Мы уже здесь без вас управимся.
И перекрестив их, для верности окропил святою водой, уже не обращая на покорно удаляющихся из храма родственников крещаемого сперва негромко, а потом все сильнее и сильнее забасил, загудел молитву:
-Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца, рожденного прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истина, рождена, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловешася.
Распятого же за ны при Понтийском Пилате, и страдавша, и погребенна.
И воскрессшего в третий день по Писанием.
И возшедшего на Небеса, и седяща одесную Отца.
И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца.
И в Духа Святого, Господа, Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцом и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшего пророки.
Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь.
Исповедую едино крещение во оставление грехов.
Чаю воскресенье мертвых, и жизни будущего века. Аминь.

            Глава 7
            Крестильные посиделки.
Гуляли не шумно, но весело, во главе стола восседал в красной, праздничной рубахе новоявленный дед Иван Антоньевич Поддубный, по правую руку от него крестивший Ивана Отец Епифаний в черной рясе и сбившейся на гладко расчесанных льняных волосах на затылок скуфьей, по левую руку сидел сын Максим по наущению отца то и дело подливавший гостям из четвертной бутыли: особой, пшеничной водки.
Отец Епифаний развел в стороны руки продолжая свой рассказ о крестинах.
-А я как принял его на руки-то от крестного, да и не удержал, а он крутнулся угрем и так сам в купель и нырнул...
Хохотнул, широко крестясь Отец Епифаний.
-Ну думаю... Это или к тому, что мореплавателем каким будет ваш Иванусь, всемирски известным либо чего еще позабористей. Дай Бог ему здоровья и силы силушки православной.
Батюшка с удовольствием выпив из лафитника обмахнул рукой с бороды капельки водки.
-Неужто тяжелый такой?
Поинтересовался Богдан Полупьянов слушавший рассказ Отца Епифания с открытым ртом.
-Та нет... Нет, по что тяжелый? Нечто у меня руки ослабели?
-А чего тогда?
Не унимался Богдан.
Шустрый больно. Крутнулся как щуренок и в купель.
Отец Епифаний взял с тарелки соленый огурец.
-По всему видать оборотистый будет казак, духовитый. Видит Бог первый такой на моем веку, ни одного еще не упускал...
Задумавшись, закончил свой рассказ батюшка, с хрустом разжёвывая, припущенный ледком огурец.
-Гости дорогие не побрезгуйте... Прошу без стеснения у нас.
Забасил Поддубный - старший.
-Огурчики, капустка, студинец